Джессика заколебалась. Она сама терпеть не могла, когда кто-то вторгался в ее частную жизнь, и поэтому меньше всего ей хотелось рыскать по чужому дому, но раз уж она пообещала Фредерику сделать лодку…
Комната, которую Фредерик назвал кабинетом, обилием книжных полок и толстых фолиантов в кожаных переплетах скорее напоминала небольшую библиотеку. Большую часть комнаты занимал огромный письменный стол. Два эркерных окна выходили в сад, их зеркальные стекла поблескивали в лучах закатного солнца. В оконных нишах располагались сиденья, покрытые выцветшим дамастом, и, как ни странно, именно эта выцветшая ткань придавала аскетичному убранству комнаты некоторый уют.
В принтере бумаги не оказалось. Фредерик предположил, что бумага хранится в нижнем ящике стола, и попытался его выдвинуть, но у него не хватило силенок. Как ни не хотелось Джессике трогать чужие вещи, пришлось присесть рядом с мальчиком, чтобы помочь ему.
– Какого черта?! Что здесь происходит?! – прогремел рассерженный мужской голос.
Фредерик прижался к Джессике, словно ища у нее защиту от отцовского гнева, обращенного на них обоих. Чувствуя себя застигнутым с поличным вором, Джессика медленно повернулась к Грею Харди. Что и говорить, коленопреклоненная поза – не самая выгодная позиция для защиты и уж совсем не годится для того, чтобы противостоять громадному мужчине, грозно нависающему над ней. Судя по гневному взгляду, Харди предположил самое худшее, что только могло прийти на ум в данной ситуации.
– Мы искали бумагу, чтобы сделать кораблик и запускать его в ванне, – робко проговорил Фредерик немного дрожащим голосом.
Взрослые одновременно посмотрели на него, только с совершенно разным выражением. Джессика – с нежностью, инстинктивно протянув руку, чтобы ободряюще потрепать по щеке, отец же стал еще более мрачным (хотя казалось, мрачнее уже некуда).
– Вы делали… что? Будьте любезны объяснить, что здесь происходит, – потребовал ответа Грей Харди, обращаясь к Джессике. – И куда подевалась миссис Моррел? Это она, а не вы, должна оставаться с Фредериком до моего прихода.
Джессика почувствовала, как мальчик задрожал. По-видимому, он испугался, что отец обвинит его в уходе экономки. Не давая себе зацикливаться на том, что подумал Грей Харди о ее поведении, Джессика ласково погладила Фредерика по голове и тихо сказала:
– Фредди, иди к себе и готовься ко сну, а я пока поговорю с твоим отцом, хорошо?
Фредерик с радостью воспользовался случаем и чуть ли не бегом бросился прочь из комнаты.
Как только его шаги стихли, Джессика поднялась на ноги. К сожалению, садясь на пол, она разулась, и теперь ее туфли лежали в нескольких шагах от нее, а сейчас бы очень не помешало быть выше хотя бы на несколько дюймов. Выпрямившись во весь рост, она с вызовом вздернула подбородок и посмотрела на Грея Харди взглядом, полным решимости.
Грей Харди молчал, но его молчание пугало еще больше, чем недавний гнев. Впрочем, с какой стати она должна его бояться? В конце концов, он отец Фредерика, это он, а не она, оставил без присмотра шестилетнего ребенка! Подкрепив этой мыслью свою решимость, Джессика с вызовом сказала:
– К вашему сведению, миссис Моррел давным-давно ушла.
Сердце Джессики учащенно забилось. Грей Харди довольно долго не отвечал на ее заявление, но затянувшееся молчание было взрывоопасным, как пороховая бочка, к которой по бикфордову шнуру устремился шустрый огонек. Джессика поняла, что Грей Харди винит ее в бегстве экономки, еще до того, как он воинственно рявкнул:
– Что?!
– Она ушла еще до моего прихода, – быстро ответила Джессика. Потом, спохватившись, что он может переложить вину на Фредерика, добавила не без сарказма: – Мне кажется, как отец Фредерика, вы могли бы по крайней мере удостовериться, что оставляете его в руках надежной и заботливой женщины, а не доверять его особе, которая, как известно всем в округе, не выносит детей.
По выражению лица Грея стало ясно, что ее стрела попала в цель. Взгляд его ожесточился, в глазах мелькнуло недовольство, но, прежде чем он успел сказать хоть слово, Джессика сердито продолжила:
– Вы знаете, что она даже не кормила его как следует? Сегодня, например, Фредерик не завтракал. В доме совершенно нет той еды, которая нужна ребенку его возраста…
– Вы неплохо поработали, не так ли? – угрожающе тихо перебил он.
Джессика вздрогнула. Гораздо больше, чем сами слова, ранил стоявший за ними подтекст. Взгляд, которым окинул ее Грей Харди, не оставлял сомнения, что он считает ее любопытной гусыней, всюду сующей свой нос. Джессика поёжилась от стыда и унижения. Ей хотелось спросить: «Что же я, по-вашему, должна была делать? Оставить Фредерика голодным?» Но гордость не позволяла Джессике оправдываться. В конце концов, истинный виновник – не она, а сам Грей Харди!
– Если вас так волновало благополучие Фредерика, не проще ли было позвонить мне?
– Возможно, я бы так и сделала – если бы знала, как с вами связаться. – Его сарказм начинал подтачивать самообладание Джессики, и ее голос слегка задрожал.
– Фредерик знает номер моего телефона.
Джессика покраснела. Как она сама об этом не подумала! Девушка прикусила губу, запоздало сожалея, что поддалась эмоциям и действовала слишком поспешно. Мужчине никогда не понять такую реакцию. Она думала прежде всего о Фредерике, о том, чтобы ему было хорошо, и теперь в свою защиту Джессика могла только пробормотать дрожащим голосом:
– Я думала, что поступаю правильно.
Как случилось, что мы поменялись ролями? – сердито прашивала себя Джессика. С какой стати я превратилась в обвиняемую, а он – в обвинителя? В конце концов, разве не его вина, что так вышло? Я же всего-навсего хотела помочь его сыну!